dead lesbian

Обнаружил себя на кухне голым, пожирающим кукурузные палочки «никитка» все еще в прострации. Ощущаю себя космонавтом на Луне. Но луна внутри меня. Слабо представляю, какой гениальный, как мне казалось, образ я пытаюсь до себя донести, делая эту запись на диктофон.

Гляжу в телефон, почти ничего не видно, лень смотреть и отвечать. Хотя девчушка по ту сторону экрана симпатична. Видимо, одного этого оказывается недостаточно, чтобы выдергивать себя из комфортного одинокого пребывания. 

Вечер, все дела окончены и сестра говорит, что приедет ко мне, в этот специфичный, но мною любимый район города. Встречаю ее, у меня в руке апельсин. Гуляем, я чувствую неловкость. За неделю она стала для меня какая-то другая, наверное, в ней тоже что-то поменялось. Мы идем к скольки-то там метровой вышке, куда я с детства мечтал забраться, но сделал это лишь однажды и то совсем недавно. И вот мы наверху, мне прохладно и грустно. Металлическая площадка раскачивается от ветра и наших движений. Она упоминает о былых временах, о том, как мы бесились, играли с ней в прятки будь еще совсем мелюзгами и мне снова грустно. Решаем сбросить апельсин и смотрим, как он разлетается по тротуару.

Помогаю ей с переездом. Таскаем вещи с родственниками, компания, как в детстве. Только мы уже совсем не дети. Обсуждаем цены на жилье, а они, знаете ли, конские. Люди с деньгами способны платить такие деньги за покупку квартиры, и делают это. Но не из необходимости поселить себя или своих детей, а просто как капиталовложение. Пустые квартиры богачей. Однушка молодой семьи с двумя детьми. От этого дисбаланса тошно.

Рассказывает историю про хомячков.  У одного мальчика был хомяк, а у его подруги хомячиха. Решили они создать хомячью семью. Хомяки подрались, потрахались и хомячиха родила девять хомячат. Через пару дней после родов хомячиха начала сжирать в день по чаду. Эдакий Сатурн в хомячьем обличии. В итоге, когда остался последний хомячок, он просто взял и умер. Предположительно, от страха. Вскрытие, конечно, никто делать не стал. А папаша бегал в колесе целыми днями и задушился, сунув голову между решеток. Что-то подсказывает, что это не был несчастный случай. 

Продолжаю анализировать отношения, пока снова не проспал. Никому не верю настолько, чтобы говорить действительно все, что думаю. Я просто не могу ручаться за то, что слушающий может отличать мои мысли по степени их важности для меня. Каждый придаст важность тому, что сам посчитает важным. И у меня слишком мало влияния над этим процессом. Говорить и писать то, что действительно думаешь при таком раскладе – это себя подставлять. Продолжаю жить и ощущаю себя нормально. Работа с учебой не избавляют от чувства собственной никчемности, а вот написание текстов создает ощущение величия. Укутываюсь ночью так, чтобы утро следующего дня меня не отыскало.

Очередная не менее печальная история. Кошка в деревне родила котят. Но на них напали крысы и всех утащили, одного кошка умудрилась отбить, но он был изгрызен и мертв. Теперь она вся в крови возится с трупиком и никого к нему не подпускает. Жизнь гораздо красочней всяких выдумок. 

Друг говорит, что я должен писать:

-хоть мое либидо и больше, но твоя творческая жилка потолще моей будет. 

-что такое либидо?

-ну, это сексуальность.. 

-сексуальная энергия, если точнее. мифическая херня, которую придумал Фрейд. и ты мне говоришь, что твоя мифическая херня больше моей, ну, что ж, я буду писать. 

Нахожу историю про то, как чайка сожрала голубя. Схватила его клювом, подняла в воздух, потом погрузила в воду, стала топить, а потом сожрала. Мне кажется, моим выдумкам еще далеко до этой реальности. Иду домой по исхоженным дорожкам парка. В траве на солнце спит мужик. Его зовут Серега. Во всяком случае, в этой истории. Он просыпается, оглядывается по сторонам, становится на четвереньки и начинает выдергивать траву, на которой только что спал, чтобы она не колола ему спину. Лежу на полу в квартире и разглядываю летнюю солнечную пыль. Прям как в детстве.

Гуляем вечером по городу. Поодаль останавливается велосипедист. Наблюдаю. Он остановился рядом с каким-то голубем на дороге. Голубь стоит и не идет с места. Сумрак, цвета города скрадываются темнотой. Парень приближается к голубю, чтобы согнать с дороги, в этот самый момент проезжает машина. Колесо подтягивает под себя птицу. Звук хрустящих куриных крылышек. Небольшой всплеск крови и мозгов, все прижимается к асфальту. Машина проезжает мимо. Белый седан, за рулем девушка, на пассажирском рядом – еще одна. Они даже не заметили. Вижу растерянный взгляд парня, оглядывающегося по сторонам. Читается досада и смятение. Он все еще тянет руку туда, где только что был голубь. Возможно чуть раньше голубь пролетал мимо и попал под велосипед этого человека. Потому такой контуженный и остался стоять на асфальте. Парень чувствует себя виноватым и я прекрасно его понимаю. Еще с четверть часа меня не отпускает эта сцена.

В магазине делюсь с ним увиденным. Рассказываю, как в детстве дверью пришиб домашнего попугая. Он говорит, что слышал о множестве таких случаев.

-да расслабься ты, он попал в голубиный рай, встретился с голубиным богом, - говорит. 

-мне кажется, он встретился с обыкновенным асфальтом. чуваку было очень грустно. мне хочется с ним подружиться.
-прикинь, мы возвращаемся, а он ебет труп голубя? 

В магазине очереди, сломалась касса. В толпе людей цыганка со своими детьми и люди совершенно разной внешности. На меня находит жажда публичных шуточек. Говорю о том, что должны быть какие-то подарки за ожидание. Например, мы можем угнать продуктовую тележку – это достаточная плата за потраченное время. Предлагаю украсть товар и заплатить за него в другом магазине этой сети. Говорю, что вручную кассиры бы сработали быстрее, достали бы из-под прилавка старинную книгу учета, быстро зафиксировали необходимые позиции и все. Ведь можно даже использовать сокращения и всякое такое. Как жаль, что продавцы не знают цен на все эти товары. Современный мир без электричества – то еще средневековье. На обратном пути нет ни велосипедиста, ни голубя на асфальте. Наверное, он его подобрал и выкинул в мусорку.

Это я к чему все клоню. Да к тому, что нет смысла никакого. Ни в жизни этой, ни в смерти нашей. А один плюс все равно оказывается больше, чем два.