Плавно вводить читателя в историю – не мой стиль. Погружать сразу на полную, без прелюдий и объяснений, и начинать долбить образами, как девственник, впервые дорвавшийся до женщины – вот, как мне нравится начинать. Завязка, развитие, кульминация, что там и в каком порядке должно быть – не имею понятия. У меня тут колесо графомании, которое я вращаю, чтобы спонтанно начать разговор, а там уж как пойдет.

Ночью я спал и видел себя летающей лягушкой, в компании героев сражавшимся в подземелье с гигантским орком. Потом был заброшен в далекие края, где земля была соткана из кучи лоскутков очень ярких текстур, как в третьих героях, а я ползал по ней и удивлялся количеству живности, копошащейся в ворсинках травы. Пока я спал, сестра спасала младенцев из-под завалов здания. Одного, второго, третьего и еще. Маленькие, чумазые, но живые и целехонькие. Она рассказала мне свой сон, а мой затылок рассказал мне, что все это значит.

Решение принято, стою на остановке, пытаюсь осмыслить брошенные случаем мне в лицо кусочки паззла. Настроение быстро уходит и я уже не могу точно сказать, мир блекнет под натиском тоски и мятежных мыслей или напротив – сгущающиеся краски реальности стимулируют хандру. Отчетливо вижу, как все портится, как протухает свет. Срочно нужно менять решение или уже оставить все, как есть. Две разных остановки соответствуют двум разным маршрутам и двум разным конечным точкам. Пытаюсь переосмыслить свое решение под влиянием дурно пахнущей действительности.

Передо мной дома индустриальной эпохи, покрытые тенью. Рядом люди, желающие попасть в тот же автобус, что и я. Он очень долго не появляется на горизонте. Как будто дает мне время подумать. Как будто мне не стоит на нем ехать вовсе и что-то или кто-то изо всех сил задерживает светофорами этот транспорт. Как будто обо мне кто-то заботится. Под старость Юнг скатился в мистику и чуть ли не эзотерику. Конечно, я не Юнг, но с каждым годом все менее юн, чтобы, ребячески закрыв глаза руками, думать, что передо мной ничего нет.

Думаю обо всем отрывками, а главное о том, стоит ли мне отказаться от взятого курса и пойти на другую, по предположению, ничем не лучшую остановку. Прокручиваю в голове: разговорился с преподавателем. Речь о фатализме, и вот, она рассказывает, как копила на свою первую машину, а заполучив ее, стала нечеловечески часто попадать в дтп. Вспоминаю нашу общую знакомую.

-Она мне года три назад, когда у нее в жизни что-то начало меняться, ляпнула про транссерфинг, ну, я похихикал, сказал «лол, не мое» и отложил до лучших времен. Так вот, там одна из тем, как раз в том, что, ежели на достижение чего-то вкладывать очень много личных ресурсов, то, мол, вероятность неведомой негативной херни сильно возрастает. И чуть ли не такой же пример приводится.

Продолжаем переговариваться о жизни и всяком. Она сделала карьеру, а теперь вот преподает.  Говорит что-то про выбор работы и естественный ход вещей. Бросает «будешь ли ты заниматься тем, чем занимаешься, если тебе за это не будут платить?». Говорит, что всегда хотела простой скромной обеспеченности, лишь бы жить, а работа – для души, а не для денег. Вспоминаю свои подростковые представления о том, как я хочу жить. Эта же формула. И убежденность в том, что на верные рельсы встал. На то самое, что еще в детстве, считай, выбрал, только недавно решился. Говорит что-то про тропинку души и про внутренних животных. Вспоминаю, что сегодня во сне я был летающей лягушкой. Обращаю внимание на эти фразы, вроде бы вскользь брошенные, а они, возможно, и есть самые важные, как в тех же транссерфингах говорилось.

Упоминаю в разговоре все недавно актуальные для меня темы, тезисы в пользу существования мирового правительства и всяческих теорий заговора. Она рассказывает про медийщиков-друзей, которые буквально сошли с ума на этой почве. Потом как-то невзначай рассказывает про умудренного жизнью и образованием человека лет пятидесяти, ее наставника, по совместительству советника мэра, мол он кучу стран объездил и всякому поучился и теперь вот за пару месяцев до всяких важных событий ей инфу сливает. Мол случится то-то и то-то, и будет так-то, вот потому-то и потому. И про Украину он ей рассказывал, а теперь вот говорит, что через полгода в России будет ну просто крах. И я почему-то и ей верю и дядьке этому. Уходим в какие-то другие темы, продолжаю катать вату, выискивать еще интересное. Рассказывает про какую-то женщину, мол, на ЦРУ работает, пытки придумывает. Местная, дама русская. Как раз подруга дядьки этого умудренного жизнью. Вот так нюанс, думаю. Вслух ей ничего не говорю, а про себя подмечаю связь таких вот немаленьких людей. А она заканчивает на том, что себя решила ограждать от всяких лишних размышлений, чтобы не съехать.

Стою на остановке, а автобус все не идет. И людей становится больше. И в другие маршрутки они забиваются, и я предвкушаю гнилую поездку и плесневелое настроение и слитую в унитаз жизнь. Тлен туманом по извилинам стелется, продолжаю все думать и крутить.

По работе второй месяц ожидание тянется. А почему так долго, а вдруг что-то не так, суетиться мне сейчас или нет. Представляю: вот поеду я, вдруг, работать за границу, а потом, как этот дядечка непростой говорит, все раз, и испортится в стране моей родной, и работа моя накроется. И останусь я без денег гастарбайтером за бугром. И самолеты летать перестанут, и революции при факелах понесутся с вилами и всяким таким, а мне даже к родным не вернуться. Пока на билет домой денег соберу. Да и вообще далеко от дома – отрезанный от мира своего. Дома-то лишиться.

Резко звучит сигнал проезжающей мимо машины. Грозит своим воплем пешеходу, перебегающему дорогу. Как будто мне звучит. Хемингуэй тут вспоминается со своим колоколом. И дама из друзей семьи на похоронах дедушки, сказавшая, что колокол всегда звонит по нам, еще живущим. Жутенько. Прохладно и пасмурно. Все тягостней становится и ехать мне на этом автобусе не хочется и в другом смысла не вижу. Что-то надо решать, как-то защититься от всяких напастей.

Друзья мои с последней работы в своих трипах, прочуявшие про надвигающуюся катастрофу под страной. Если не под всем миром. Все те разговоры прошедших месяцев. Мистика, да и только. С другой стороны – ну, положим, во мрак средневековья никто не погрузится. Допустим, останься я тут, без дробовика шансов на выживание у меня немного, а там хоть бананы на деревьях растут, с голоду не помру. Да и не так уж все катастрофично, особенно, если, на всякий случай, сразу бабло на обратную дорогу отложить. Собрать, так сказать, экстренный чемоданчик на случай прихода масштабного пиздеца. Подумал так и полегче стало. Однако в эту сторону ехать что-то уже совсем не хочется. Погода не та. И люди вокруг не те. Предчувствие, да и все тут.

Отвлекаю себя ерундой какой-то, а потом, обманув собственное сознание, неожиданно шагаю прочь с этого места, от остановки скверной и домов этих неприглядных напротив. В руке моей рюкзак, идется легко, вопреки ожиданиям. Понимаю, что скрываюсь от страха. Понимаю, что стыдно как-то суеверию поддаваться, но такого чувства сильного в жизни не было. Пару шагов от остановки сделал и как в эльфийский лес погрузился, такое умиротворение сразу, просто сказка. Машины стихли, вокруг деревья, между домов, в яркий цвет окрашенных, солнце светит. И тут же от сердца отлегло, паззлы вместо того, чтобы меня по лицу хлестать на свои места приземлились, а я иду такой довольный, уверенный, убежденный напрочь в правильности своего решения по перемене маршрута и планов. Иду, а сам осторожно, чтобы сомнения не пробудить, оглядываюсь мыслями: а интересно, что там ждало меня. Судя по ощущению, что-то настолько скверное, что в жизни еще не бывало. А было всякое.

На интуитивно обретенной остановке солнце светит. Погрузился в автобус, и как будто из болота сам себя вытянул. Огляделся, народу много, охота читать книгу, а негде. Приметил место рядом с кабиной водителя, там опереться можно, но чуть ли не как на сцене буду перед всеми пассажирами. Стесняюсь. Понимаю, что надо, надо дать себе что-то формирующее лучшее настроение, лучшее ощущение жизни, а значит, что стеснение надо отбросить. Удобно расположился, поставил сумку на пол, читаю книгу. Солнце подсвечивает буквы и даже нет дорожных заторов на моем пути.

Едем по мосту, волны по реке, набережная в любовных признаниях. Солнце подогревает спокойствие, заполняющее меня как тестом дрожжевым. Чувство такое, будто я самый важный в своей жизни выбор сделал. И правильнее этого никогда ничего не выбирал. Прикидываю. Моя первая школьная подружка и преподаватель, которая с ней как-то вдруг вместе работали. Схожие взгляды на мироустройство. Маленькие все эти причудливые случайности, совпадения и сходства. Лица людей, которых ты впервые видишь, и знаешь точно, что в этой вашей встрече есть что-то эдакое. Что-то сродни гравитации.

На набережной какой-то парень в спортивном трико и альпинистской обвязке, трос натягивает. Гадаю: то ли планеристы что-то запускают, то ли нужно сходить поглядеть, что там. Как раз моя остановка рядом.

Группа молодых ребят и пара тренеров. Со страховкой по очереди взбираются по опоре моста. Разглядываю, как парнишка липнет к камням, выискивает уступы и ухваты, пробирается вверх. За него немного тревожно. Не доверяю я этому тросу. Мимо со включенным сигналом проезжает скорая. Представляю, как он срывается, а скорая только что промчалась мимо. Но он успешно добирается до верха. А потом повторяет восхождение еще два раза. На третий мне уже не интересно и ухожу прочь.

На самых главных в городе часах десять минут седьмого. Иду к светофору, напротив идет подруга с университета. Решаю, обратить на себя ее внимание, как буду проходить рядом или поспешить домой. Останавливаюсь перед ней, замечает, радостно приветствует, вскинув руки для объятий.

Просчитываю расклады. Говорит, что как раз время пробок, предлагает прогуляться. Пересчитываю расклады. То ли просто чувствует что из вежливости должна со мной поболтать, раз уж я ей работу подкинул, то ли правда дорожная безысходность. И то и другое - думаю я, и соглашаюсь. Как-то спешно шагаем, обмениваемся последними новостями. Оседаем в парке, у нее кстати в сумке оказываются французские крекеры. Разглядываем воробьев и брусчатку, всматриваюсь в ее зеленые глаза. Скачем по темам и историям из жизни. Хорошо сидим. Про перспективы и настоящее рекламы, связей с общественностью и современных средств коммуникации. Про сложный мир, про больших и маленьких людей, про цели, планы и неотвратимость смерти.

Прикидываю. Люди, с которыми легко. Хотя, это, может быть, наш первый разговор, длящийся больше пяти реплик. Люди со схожим бэкграундом, хотя сами по себе и очень разные. Как будто бы мы просто все заранее договорились поиграть в эту жизнь. Ну, вроде как развлечься и научиться чему-то новому.

-Пока совсем не похолодало, предлагаю разойтись. Так, сказать, чтобы не портить впечатление от теплой встречи.

Вижу свое отражение в дисплее ноутбука. Это я такой? Это не я. Это какой-то бука. Самая большая в мире статуя – статуя Будды. Она значительно больше «Родина мать зовет». Представляю, как однажды начнется война и все эти гигантские статуи оживут и будут сражаться за нас. Мне кажется, против стометрового медного Будды ни у кого нет шансов.

Каникулы Бонифация закончились кровавой средой. Сижу одной ногой в четверге, а задницей на табуретке. Как я пишу: у меня есть два.. нет, не стула. Просто открываю один блокнот и другой блокнот и заметки из одного расписываю детально в другом. Так и получается. Никакой магии.

Я открыл глаза и оказался в осени. Открыл глаза в троллейбусе и лучше бы не открывал, снова мысли тоскливые хлынули в голову. В транспорте все еще спится слаще, чем дома. Ни духота, ни люди вокруг, ни распухшая по ощущениям до размеров грецкого ореха височная артерия не мешают спать, пока я еду в метафизическое никуда. В один день здесь льет дождь, в другой – печет солнце. И неизменно каждый день в подвешенном состоянии из-за внутренней неопределенности приоритетов. По итогу все это выливается в чудаковатые бегства мыслями от действительности.

Оказываюсь на двадцать минут дома, чтобы пообедать. Раздеваюсь догола. Быть голым в разгар дня это что-то вроде способа снять с себя всякую ответственность. Телефон хочется выбросить в реку, когда иду по набережной. Туалет кажется самым спокойным и безопасным местом на свете, особенно, если он в приличном заведении, где в уборной играет музыка. Вылетаю из дома не то, чтобы вновь полный сил, а скорее, как телефон, сорванный с зарядки спустя путь минут.

В транспорте наблюдаю потасканную беременную бабу с засаленными волосами и ребенком-метисом. В проходе стоит человек с бомбонувшей от фурункулов рукой, с рюкзаком за спиной. Улыбается и разговаривает с каким-то своим приятелем рядом.

Я хочу быть статуей алкоголика или собачкой, мимо которых прохожу. Чтобы стоять вечно пьяным, опершись на столб. Статуе никуда не надо. Устал говорить разговоры, которые не хочу говорить, самое частое, что я слышу от людей «нам надо поговорить». Как будто я каждый день встречаюсь с разными людьми, как с бабой и она меня с этих слов хочет бросить. Тяготящее чувство.

После учебы с работой мне легко. Иду через очередной какой-то случайный двор. Дед с тростью на скамейке покачивается и болтает ногами под доносящуюся откуда-то песню Бритни Спирс. 

Она говорит, что я пишу в духе русской школы. Она хочет, чтобы я писал. Я хочу писать и пишу это. В телефон записываю: «грейпфрут» - не забыть купить для дайкири.

В один из вечеров нахожу неопубликованные черновики, в том виде, как они есть. Снова это самолюбование в желании публиковать без правок заметки из телефона. В них есть иногда что-то, стесненные мысли, концентрация впечатлений. Для меня они – как файловый архив, и сознание легко разворачивает все его содержимое.

«Катя ноут ксюша вконтакте анель марта ноут анель катя плачет у влады шлюха у меня я шлюха чувство вины мама концентрация событий сломанная техника работники и клиенты куча аварий в городе затмение было вчера онв мне ьольше всех нравитмя вме мы прячем головы нн в ресокмно лруг в друга»

В автобусе встречаю знакомого из прошлого сезона моей жизни. Тогда он казался омерзительным, а сейчас – снова кажется, рассказывает мне про недавнюю беременность своей несовершеннолетней девушки и аборт. По глазам, залепленным зелеными линзами, вижу, что ему грустно. Уточняю. Да, он бы и не прочь оставить ребенка. Рассказывает мне про книги, про свою группу из разряда «кричащие пидоры». Выходит из автобуса. Эта запись кажется настолько устаревшей, что мне трудно ее сохранить.

Удивительное свойство: легко могу рассказывать о всяком второстепенном, но о первостепенном могу лишь улыбаться и молчать. А потом она еще раз и еще раз позволяет мне писать все, что хочу и так как хочу и говорит, что могу использовать больше описательности. А я так боялся «все испортить» своей несдержанной откровенностью. 

Выхожу из магазина с грейпфрутом, с неба проливается дождь. Можно переждать, как многие люди рядом, но, я не хочу быть с этими людьми. Я в любом случае промокну, так пускай это будет насквозь, пускай как под душем. И я получаю свое, иду, улыбаюсь и смотрю на людей страдающих и радующихся дождю. Пустующий прилавок со свежими огурцами, которые в затапливаемым серым цветом воздухе выглядят особенно ярко. Едва не стащил один.

Ужин при свечах. Должен был быть. Если бы она была здесь. Шикарный кусок мяса. Дайкири. Комната. Кровать. Перед окном периодически проходят люди. Я в красной укрывашке с рукавами типа халата, с поясом как-то дурацки повязанным на голое после дождя тело. В один из следующих дней в шутках озвучиваю другу возможность из окна давать пять прохожим.

Та стадия отношений, когда вы еще стесняетесь ходить в туалет друг при друге, но уже во всю трахаете друг друга в рот. На языке фрейдизма эту стадию по аналогии с этапами психосексуального развития личности можно назвать оральной. Оральная стадия отношений. В общем-то даже звучит. Если развивать эту тему, то недолго додуматься до того, что в самом конце следует фаллическая - это когда снова возвращается интерес к мастурбации и своему собственному телу, а у нее возникают мыслишки о том, чтобы компенсировать отсутствие пениса ребенком. Далее будет латентная стадия. Нет, не та, в которой ты вдруг осознаешь свою внезапную гомосексуальность, а та, в которой секс уже не столь важен, и снова важными становятся карьера и консюмеризм. По идее завершающей должна быть генитальная фаза, но, поскольку речь у нас тут не о развитии личности, а о выдуманных только что фазах «отношений», то аналогии для генитальной фазы в отношениях не существует. Наверное. В этом я совершенно не разбираюсь. 

Таково мое будущее. Отношения, строящиеся по кривой Вундта. Вместо рекламных контактов – половые. В какой-то момент наступает пресыщение. Они занимают определенное место в твоей жизни и разрастаются, создавая западню. Прожигаешь время в мире кровати, откладывая на потом все, что можно отложить на потом и радуясь каждый раз, когда удается сохранить разум и делать скучные необходимые вещи вместо того, чтобы трахаться, есть и спать. 

Говорю сам себе про вуайеризм в разрезе своей готовности видеть в своих текстах все, что бы я ни написал. Странно, наверное, видеть свои слова и поступки со стороны. Роняю случайные словосочетания вк о том, что сообщать не следовало. Отношения, которые совсем не отношения, но еще какие отношения. Просто друзья, ничего больше. Не задаю вопросов себе и ей. В конец-концов, я не борец за штампы и ярлыки и если мне хорошо с ней, то нужно ли из этого что-то выжимать?

В разгар дня в небе видно луну. Бесят велосипеды, оставленные парочками возле входа в кофейни. На перекрестке подруга машет рукой из проезжающей мимо машины. На остановке вижу подругу из давней эпохи своей жизни. Не обращаю ее внимание на себя, не нарушаю хода вещей, тут же подходит мой троллейбус. Каникулы Бонифация закончились. Вернулся в свой район, тут мужики в кроссовках на босу ногу.

«You only seem to care about you» - поется в песне, заслушенной до дыр. Остальные слова мой мозг отфильтровывает.

Говорит, что я похож на гота. Это все из-за черной одежды. Читаю Пелевина и все обретает мистический смысл.

На улице темно и холодно. Стою и думаю о Питере, грущу. Полчаса в грязном автобусе в компании грязных людей. Спальный район. В чем разница? В движении транспорта. Только что все было оживленно, и как будто светло, несмотря на темное небо. А теперь безлюдно и пусто. 

Иду вдоль трехэтажного магазина ангарного типа. Неприятное ощущение. Как во сне, только в обратную сторону. В дверях пропустил всех выходивших. Войдя, захотелось пнуть и рывком перевернуть небрежно расставленные на дороге тележки.

Скольжу мыслями вдоль кафеля. Как будто не к месту. Что с мыслями. Грудная клетка сжалась до диаметра спички, руки мои где-то далеко-далеко. На дисплее весов сама собой изменилась картинка. Взять памелу и метнуть в холодильный шкаф с молочными бутылками. Звук удара шара по кеглям. Что с мыслями? Ищу тот сок, который всегда пью, когда простыл. От него я чихаю.

Касса работает одна. Небольшая очередь. Передо мной мужчина, пользующийся парфюмом. Обезглавленные замороженные рыбы в вакуумных упаковках. Рядом две девушки-подростка. У них в корзине всякая еда, куски пиццы. Слегка засаленные волосы и в целом неприятная внешность. У одной сбриты брови и нарисованы под сердитым углом.

Выкидываю чек в урну, за столбом мимо меня проходит пожилой мужчина. Во всяком случае, так показалось. Знаете, эти люди на улице и в местах, которые идут, но ты их не видишь, потому что они все время оказываются за какими-то преградами. Кто эти люди и почему они всегда оказываются за преградами?

Эскалатор. Блестящая поверхность, мелкие элементы под ногами. Оборачиваюсь, и кажется, будто со временем что-то не так. Я уже три мысли успел подумать, присел, чтобы потрогать поверхность конвейера, а всего незначительно отдалился от начала.

Стена магазина. В ту сторону, как во сне. Брусчатка в кустах. В отбитой траве есть какая-то структура. Не разобрать. Свет в окне второго этажа. Как будто пространство за стеклом заполнено слабым раствором марганцовки. Окно посредине между двух широких балконов.

На лице как будто паутина, но это твои волосы. Всем девушкам нужен мужчина, а не мальчишка с несломавшимся голосом.

Мне необходимо стать великим, иначе ее жертва будет напрасной.

Острое желание записать. Кошка. Так уже было, месяца два или три назад.